|
Е.Ш. ГАЛИМОВА
"ЗДЕСЬ У КРАЯ РОССИЙСКОЙ ЗЕМЛИ
ВСЕЙ ЗЕМЛИ ОЩУТИМО ПРОСТРАНСТВО…"
(образ Архангельска в поэзии Вадима Беднова)
Лирический герой Вадима Беднова сдержан, порой даже застенчив в выражении своих чувств, и то, что эти чувства сильны, читателю открывается опосредованно: не через прямое авторское слово, называющее, описывающее то или иное душевное состояние лирического героя, а через всю образную систему стихотворения, интонацию, мелодику стиха. Часто прибегает поэт и к созданию "ролевой" лирики, вкладывая свои сокровенные мысли и чувства в уста героя-"маски".
Но встречается в поэзии Вадима Беднова и экспрессивное, исполненное пафоса, порой - даже патетики - слово, и такие стихи воспринимаешь как своего рода программные декларации, как признания в чём-то самом важном, самом главном для поэта. Одним из таких стихотворений, посвященных родному городу, поэт завершает свой сборник 1981 года "Беломорский разговор", и сильная смысловая позиция - финала, итога - подчёркивает значимость сделанного поэтом признания.
…А на рейде двинском корабли
Отдыхают от штормов и странствий.
Здесь у края Российской земли
всей Земли ощутимо пространство.
Здесь родился я, здесь и умру,
Никуда мне отсюда не деться.
Здесь на яростном свежем ветру
молодеет пожившее сердце.
Здесь как праздник приходит рассвет
после снежного вихря и воя.
Только здесь мой останется след,
если сам я не место пустое…
Завершается стихотворение строками, звучащими как выношенное, осмысленное и неотменяемое решение - как обет: "Здесь родился я, здесь и умру, / тут мой корень и точка опоры" (1, 139-140).
С Архангельском оказалась связана вся жизнь Вадима Анатольевича Беднова, и эта связь отличается особой прочностью. Даже, наверное, точнее было бы сказать иначе: Вадим Беднов всю свою жизнь связал с Архангельском. Его верность родному городу, привязанность к нему, потребность в нём, невозможность жить в любом ином месте говорят многое о личности поэта, может быть, даже самое главное открывают в нём.
Конечно, место рождения не выбирают. И в детстве не ты сам решаешь, где жить. Но и в юности - а юность Вадима Беднова пришлась как раз на время броуновского движения молодых романтиков (да и прагматиков) по всему огромному Советскому Союзу - никуда из родного Архангельска он не уехал. И читая его сборники, внимательно, вдумчиво, один за другим, понимаешь: и не мог уехать. Хотя, наверное, и его влекла романтика геологических экспедиций и покорения целинных земель, манили комсомольские стройки - возможность не только узнать и увидеть новые стороны жизни, но и испытать себя. Может быть, и влекла… А потом, когда в конце шестидесятых - начале восьмидесятых годов многие, очень многие родившиеся и выросшие в Советском Союзе писатели покинули свою страну, - так называемая "третья волна" эмиграции была явлением массовым, и среди уехавших было немало знакомых Вадима Беднова, которого архангельские "органы" считали местным инакомыслящим, чуть ли не диссидентом (не те книжки читает, не с теми людьми общается, не те "голоса" слушает и порой позволяет себе "не то" говорить), - и тогда отъезд ни из России, ни из Архангельска оказался невозможен, то есть неприемлем для Беднова.
Вот то главное, что вскрывает в личности Вадима Беднова его отношение к родному городу: способность быть верным до конца, способность ощущать себя не просто жителем Архангельска, а его неотъемлемой частью; ни блудным сыном, ни перелётной птицей он не был и по самой своей цельной и прямой натуре - не мог быть. Он был верным человеком. Даже уезжать надолго из Архангельска он не любил - сразу тянуло обратно, домой.
Чего стоит такое, например, поэтическое признание.
Подъезжаю к родному городу,
подгоняя мысленно поезд;
подъезжаю к родному холоду
и в окно гляжу, беспокоясь.
. . . . . . . . . . .
Вот и мост над Двиной - как радуга,
осторожнее стук колёсный…
Не могу уезжать я надолго:
каждый месяц - год високосный!
Уплыву ль к берегам кисельным я,
загляжусь ли на горы златые,
снятся песни наши метельные,
ночи летние, молодые.
"…Дома - лучше", - гласит пословица.
Подъезжаю к родному городу,
подъезжаю к родному холоду -
и теплей на душе становится (1, 106).
Ездить Вадиму Беднову, конечно, доводилось, и впечатления от этих поездок: и на Рязанщину - родину отца и в есенинское Константиново, и к древностям Крыма, и в любимый Ленинград, а особенно - по Русскому Северу - отразились во многих его стихотворениях. Эти стихи обогащают, расширяют и дополняют художественный мир поэзии Беднова, но всё-таки в центре этого мира его прочное основание - родной Архангельск.
В поэзии Вадима Беднова Архангельск - не декорация, не фон, на котором развёртывается тот или иной сюжет, и в то же время - не отдельный, сам по себе существующий предмет изображения. Родной город для лирического героя Беднова - среда обитания, естественная и необходимая. Столь же необходимая, как скажем, вода - рыбе или болото - журавлю. Он вовсе не идеализирует Архангельск, и эта - единственно возможная для него среда обитания - совсем не так уж безукоризненно прекрасна. В стихах о военном и послевоенном детстве возникает город, которому грозит гибель, как грозит гибель и его жителям - от бомбёжек, пожаров или от голода: ""Фоккевульф" круги в высокой сини / чётко над объектами чертил… / Жил трудом и верой в наши силы / город мой, полуголодный тыл. / Не хватало хлеба… Не хватало / нам для жизни многого тогда. / И в жилищах наших обитала / дистрофия - тихая беда" (1, 77).
Впечатления эти - впечатления совсем ещё маленького ребёнка ("Мне сравнялось четыре / две недели назад. / А во взрослом загадочном мире / о войне говорят" (2, 13)), но они оказались такими сильными и яркими, что не потускнели в памяти поэта до конца жизни, и сквозь мирный городской пейзаж 1970-х - 1980-х годов проступали для него приметы того - военного - Архангельска: "Башня / кирхи немецкой / видна из окна. / Эта кирха весьма знаменита: / нас от бомбы немецкой / спасала она - / с башни /метко стреляла зенитка (3, 41).
В другом стихотворении этого "военного" цикла (сам поэт не сформировал такой цикл, но произведения, посвящённые архангельскому военному детству, встречающиеся в разных сборниках, тематически организуются в самостоятельный и очень выразительный цикл) лаконично и ёмко передано и то, что происходило в городе в годы войны, и ощущения ребёнка, и память взрослого человека, для которого суровые уроки, полученные в детстве, остались на всю жизнь - важнейшими.
Я помню
наши страшные пожары
средь бела дня
под проливным дождём.
Я помню наши бедные базары,
мальчишку,
что на палочку с гвоздём
накалывал картофелину ловко
и мчался прочь,
и вслед ему торговка
грозила божьим и земным судом.
Я видел ад,
который падал с неба,
руинами глядел и там и тут,
голодными глазами:
"Хлеба… хлеба!.."
Бесконечная очередь - "долгая дорога к ступенькам магазинного крыльца" - воспринимается повзрослевшим поэтом как бесценный опыт: "Меня стоянье это закалило / и научило ждать и догонять", и никакие житейские неурядицы не страшны, если "вспомнишь детство / и минувший ад", потому что сразу "воспрянешь духом, / крепче зубы стиснешь" (1, 71-72).
Запечатлел Вадим Беднов с документальной точностью и лирической пронзительностью и облик Архангельска пятидесятых - шестидесятых годов, и более позднего времени. Город менялся, и неизбежность этих перемен поэт понимал, но и утраты видел, пытаясь сохранить то, что так дорого было ему с детства и юности, в поэтических образах. Одно из самых ярких стихотворений такого рода - "Дворы".
Уходят, уходят дворы,
а с ними сараи, поленья,
и "щели" военной поры
покрылись травою забвенья…
Дворы - это тоже миры,
где песни и кухонный чад
привычно несутся из окон,
младенцы и жёны кричат,
где кошка с единственным оком,
как в джунглях, крадётся в траве
и пёс на военной тропе,
где действа нехитрого быта
свершаются неприкрыто.
Вы нас закаляли, дворы, -
Изнанки пристойных фасадов.
Вы нас вдохновляли, дворы:
за каждым сараем - засада
и в каждом сарае - штабы…
. . . . . . . . . . .
…Уходят родные дворы.
. . . . . . . . . . .
Уходят. Но детство со мной:
пускай забреду я далёко,
приснится мне двор проходной -
кратчайшая к дому дорога (6, 34).
Многие стихи Беднова, посвящённые Архангельску, напоминают живописные полотна: словно художник, стоящий за мольбертом, поэт зарисовывал родной город в любое время года и в любую погоду, зарисовывал с любовью и нежностью. В стихотворении, посвящённом сыну, запечатлена яркая сценка: четырёхлетний ребёнок, увидевший из окна преображённый первым снегом двор, от восторга, переполнившего душу, запел: "Небо, небо, спасибо за снег!.." И благодарный голос самого поэта подхватывает эту чистую песню сына и продолжает её: "Вот как надо уметь дарить! / Вот как надо благодарить, / чтобы пела душа за всех: / - Небо, небо, спасибо за снег! (2, 3).
Не случайно, открывая этим стихотворением сборник "Спасибо за снег", поэт завершает его своего рода ответом-продолжением, выношенным и выстраданным всем немалым жизненным опытом: "Пусть я заносов не избег / в пути метельном и пустынном, / но небо Севера за снег / благодарю я вслед за сыном". Это стихотворение и весь сборник завершаются словами человека, научившегося быть по-настоящему благодарным жизни за все испытания, тревоги, беды и радости: "И небу Севера за снег / я благодарен бесконечно" (2, 122).
Беднов - художник-урбанист, и его городские пейзажи всегда наполнены светом: это и летнее "солнцелуние", когда "сиянием жемчуга скатного / июньские ночи полны" (2, 33), и северное сияние и звёздное мерцание зимней ночи, и серебрящийся под январским солнцем снег. А мартовский пейзаж Беднова ("облиты сахаром ветки берёз / и подрумянены / праздничным светом") буквально брызжет, ослепляет ясными, чистыми красками, высвеченными весенним солнцем: "Солнце - на лето, / зима - на мороз. / Голубизна, / белизна с позолотой… /Скоро весна - / отворяйте ворота / свету, / что март лучезарный принёс! (6, 115-116)
Всю жизнь Вадим Беднов прожил не только в одном городе, но и в одном доме - на Набережной Северной Двины. Поэтому самый привычный для него вид - это широкий разлив Двины и небесный простор над ней. Неудивительно, что именно набережная, её аллеи, сама река - с буксирами, баржами, военными кораблями, лесовозами и старенькими пароходами - самый привычный вид в городских пейзажах Беднова. И этот вид неизменно приводил его в восхищение, насыщал радостью и умиротворением, помогал ощутить себя частью этого дорогого ему мира и увидеть в родном пейзаже метафору собственной жизни. Об этом говорит поэт в стихотворении, так и названном им - "Привычная картина".
…Волны, по-кошачьи выгнув спины,
катер Портофлота атакуют…
До чего привычная картина!
Где ещё увижу я такую? -
чтобы у меня перед глазами,
предосенней тронутая тенью,
жизнь моя плыла под парусами -
в море -
против ветра - по теченью…(6, 126).
Об этом - любви, верности, благодарности, о своём глубоком внутреннем родстве с этой "привычной" картиной - и одно из самых лиричных стихотворений Вадима Беднова:
…А сумерки мягко, как бусые кошки,
крадутся…
и зори вздувают двинские
краснее брусники,
янтарней морошки.
Не славится Север
палитрой богатой,
но то, что имеет,
не прячет, а тратит.
Полвека смотрю я на эти закаты,
всю жизнь бы глядел,
да и жизни не хватит (6, 117-118).
Образ Архангельска, созданный Бедновым, помогает читателю лучше понять и душу города, и душу самого лирического героя. В одном из стихотворений, размышляя о судьбе женщины, которая "с лёгким сердцем с Россией простилась" и уехала в страну, "где и хлеб, где и воздух иной", поэт, не осуждая эту женщину, а, скорее, жалея её, завершает стихотворение такой афористичной формулой: "Кто родное бросает легко, / для того всё на свете чужое" (2, 65). А для "домоседа" Вадима Беднова, напротив, родным становился весь мир - и красота творений мастеров разных эпох и культур, и история России и других стран; с краеугольного камня родного порога открывалась ему всё мироздание: "Млечный путь уходит во Вселенную / Прямо от порога моего" (6, 131).
|
