Литературный Север / Книжная полка / Шушарин А.А.

Шушарин А.А. Ангелы в ночи

Шушарин А. А. Ангелы в ночи : рассказы / Антон Шушарин. — Архангельск : КИРА, 2016. — 183 с. — (Библиотека журнала "Двина").

О книге:

«Ангелы в ночи» - первая книга молодого архангельского автора Антона Шушурина. Это сборник рассказов, в основе которых истории, взятые из жизни. Прежде все рассказы были опубликованы в региональном литературно-художественном журнале «Двина». Первый рассказ «Ангелы в ночи», был написан, когда автор работал санитаром, и повествует о буднях одной из бригад скорой помощи. Прочитав его, Владимир Личутин назвал А. Шушарина «готовым прозаиком». Этот рассказ и дал название сборнику.

Книга вышла в серии «Библиотека журнала “Двина”» под редакцией члена Союза писателей России М. К. Попова.

Об авторе:

Антон Алексеевич Шушарин родился в 1987 году в деревне Косновской Холмогорчского района Архангельской области. В 2010 году окончил Санкт-Петербургский государственный морской технический университет (Северодвинский филиал) по специальности «преподаватель социологии».

Работал санитаром на скорой помощи в Северодвинске, кровельщиком, курьером, социологом, в ведомственной охране при войсковой части.

В настоящее время живёт и работает в Архангельске.

Литературный дебют его состоялся в региональном журнале «Двина» в 2010 году, затем здесь же были опубликованы другие его рассказы. В 2015 году рассказ «Темнеет рано» напечатал журнал «Север».

 Антон Шушарин отмечен премией "Никольское устье" (Северодвинск), Гран-при V Международного фестиваля "Дар-2013" (Екатеринбург)

Из содержания:

Журавлиная герань

Рассказ

   Старик проснулся. Дыхание с хрипом вы­рывалось из груди. Этой ночью жена сно­ва приходила к нему. Во сне она садилась на край кровати, гладила ладошкой по его седым волосам, по заросшим серебряной щетиной впа­лым щекам, ласково смотрела на него.

Аня не звала его с собой. Грустно улыбаясь, она смотрела на него и молчала. Он умолял её остаться, но жена только качала головой.

Ему снилось что-то ещё, но вспомнить он не мог. Старик проснулся. Значит, он будет жить ещё один день.

Полежав немного, глядя в потолок, прислу­шиваясь к своему телу, старик осторожно сел, вздохнул и принялся натягивать спортивки. Недавно сын подарил ему пижаму. «Больно на тебя смотреть, — заявил он. — Коленки вытянутые, майка непонятного цвета, рубаха по швам расползается».

— И я износился, и спортивки износились, — вздохнул старик, хлопнул себя по коленям и тяжело поднялся. — Впору подводить итоги, а не примерять новые штаны.

Каждое утро ему нужно принимать лекарства, которые привозит сын, чтобы сердце работало исправно. А для чего? Вернее, для кого? Пока Аня болела и нужно было ухаживать за ней, это имело смысл, а теперь... Теперь ему было всё безразлично. Он просто переживал ещё один день. По привычке.

На кухне пахло молотым перцем и какими-то специями. Старик поскрёб пятернёй поросшую седым волосом грудь. У него запершило в горле, кашлянув, он сплюнул в раковину.

Первые полгода после смерти Ани он жил с сыном. Юра боялся, что отец от тоски наложит на себя руки, не сумев принять, осмыслить потерю жены, с которой они прожили почти полвека. Целыми днями старик молча сидел на стуле у окна, сложив руки на коленях, и смотрел то перед собой, то на улицу. Он был настолько потрясён, что не мог представить себе, как жить и что теперь делать. Наконец ему стало невыносимо в квартире сына с его заботой, его сочувствием; он уговорил Юрия отпустить его домой. В тот год старик много читал, бодрился, с марта по октябрь жил на даче, даже собрал неплохой урожай кабачков, но без Ани всё это было как будто понарошку, походило на игру, а он слишком любил настоящее, подлинное.

Старик вытащил из аптечки первую попавшуюся коробочку с таблетками, хотел было выпить, но заметил, что таблетки предназначены для жены. «Надо выкинуть», — подумал он и сунул коробочку в карман.

Приняв «свой» препарат, старик отодвинул занавеску и выглянул в окно. Дождь шумел в начинавших желтеть листьях деревьев, замерших в безветрии под его балконом. «А так ли давно мы втроём сажали под окнами эти деревья», — с грустью подумал старик.

Попытался вспомнить, когда он последний раз выходил на улицу и не смог. Почти каждый день к нему приезжал сын, привозил продукты. Иногда они пили чай и разговаривали, но чаще сын забегал ненадолго, второпях. Раньше старик гордился тем, что сын выбился в люди, стал большим начальником на том заводе, где сам он всю жизнь отработал «точилой» — простым токарем. Раньше всё было по-другому. Когда была жива Аня, она наполняла своим присутствием весь дом. Теперь её нет и квартира кажется круглым маленьким аквариумом, а он медленно умирающей рыбой.

Включив газ, старик поставил на плиту чайник и присел к столу. «Странно, — размышлял он, — раньше я не замечал, как стремительно меняется всё вокруг. Но в конце концов на свете нет ничего вечного, и это даже хорошо...»

Чайник закипел. Старик заварил себе кружку чая и сел на место. «Старость и одиночество побеждают любую тягу к жизни», — подумал он, возвращаясь к своим мыслям, и сделал маленький глоток.

В дверь позвонили. Старик взглянул на часы, висящие над столом, пожал плечами и, шаркая ногами в шерстяных носках, пошёл на зов. Он брёл медленно, на ходу надевая красную клетчатую рубаху на полинявшую и растянувшуюся майку, в которой он спал. А ещё мимоходом посмотрел в зеркало; оттуда на него глянула его собственная тень — всё, что осталось от былой телесности и статности. Взгляд наткнулся на старомодные белые туфли жены, он бережно отодвинул их в сторону и открыл дверь.

— Здравствуйте, — молодой парень в сером пиджаке шагнул в коридор и протянул набитый продуктами пакет. — Это вам.

— Здравствуйте, — равнодушно отозвался старик. — А где Юрка?

— Занят Юрий Михайлович. Велели передать, что вечером обязательно заедут в гости. Такой, мол, праздник он не пропустит!

— А вы кто? — старик снизу вверх посмотрел на рослого плечистого парня.

— Я Саша, новый водитель, — улыбнулся тот. — Водитель Юрия Михайловича. Вон и машина его под окном, — он махнул рукой в сторону кухонного окна.

Старик хотел спросить, а где старый водитель, но промолчал. Какая разница?

— Продукты в кухню занеси, на столе оставь.

Водитель в два шага пересёк коридор, поставил пакет на стол и, вернувшись, кивнул.

— Ну, мне пора.

Старик снова ничего не ответил. Парень попрощался и закрыл за собой дверь.

Старик вернулся на кухню, закатал рукава рубашки и заглянул в пакет. «Праздник, — разбирая продукты, пожал он плечами, — какой такой праздник?»

Забыв про пакет с продуктами, старик пошёл в комнату. Присев в кресло, он взял со стола пожелтевшую фотографию. Это карточка была его любимой. Аня сидела на венском стуле вполоборота и, улыбаясь, смотрела в камеру. Фото чёрно-белое, но старик отлично помнил светло-голубое платье, стянутое поясом на тонкой талии, коричневую заколку на вьющихся каштановых волосах, рыжие босоножки на каблуке. Рядом на кованой жардиньерке цвета чернёной бронзы стоял цветок с большими бледно-розовыми бутонами.

Старик бережно отложил карточку, вернулся на кухню, открыл форточку и, закрыв глаза, глубоко вдохнул свежий прохладный воздух.

Впервые они встретились на пароходе. Она возвращалась откуда-то с подружками в родную деревню, а он ехал из города к приболевшему отцу. Старик — тогда ещё молодой мужчина — в тот день изрядно напился и, разметавшись, храпел прямо на палубе. «Кому-то “счастье” такое достанется», — хохотала Аня, поглядывая то на подруг, то на него.

День медленно соскальзывал с покатых крыш, уступая место вечеру. Старик нарезал глубокую тарелку салата, остудил в морозильнике водку, припрятанную давным-давно, наделал бутербродов из привезённой водителем икры и стал ждать сына, гадая, что же за праздник сегодня.

Суета на кухне немного взбодрила его. Через открытую форточку в квартиру залетали звуки улицы, ударяясь в грязно-зелёные занавески, заставляли их раскачиваться в такт с порывами свежего ветерка.

Старик оторвал листик от цветка герани, стоящей на подоконнике, растёр его в руках, вдохнул запах. Фыркнул и встал, чтобы вымыть руки.

Аня любила эти цветы: красные, белые, розовые, фиолетовые... Все подоконники раньше были заставлены геранью. Жена говорила, что это растение отпугивает насекомых, очищает воздух, защищает от болезней, нормализует сон. «Пеларгония, — объясняла она, — цветок-оберег, хранящий своих хозяев и весь дом от ссор, обид и несчастий». Учительница ботаники, она ведала многое из того, что было неизвестно ему, потому что всегда много читала в отличие от него.

Старик посмотрел на единственную оставшуюся у него герань. Никогда он их не любил, но этот бледно-розовый, точь-в-точь как на старой фотографии цветок стал ему невыразимо дорог.

«Пеларгония с греческого переводится как журавль, — звучал в его памяти голос жены. — А он символ здоровья и долголетия, преданности и семейной гармонии».

— Журавль, — тихо произнёс старик вслух, будто пробуя слово на язык.

Сын приезжал обычно около восьми часов вечера, но пробило девять, десять... Только без пятнадцати одиннадцать в дверь позвонили.

— Кто? — спросил старик, заглянув в глазок.

— Батя, это я, — отозвались из-за двери.

— А я никого не жду.

— Пап, перестань. Это Юра, открывай.

Старик открыл дверь и впустил-таки блудного сына.

— Заседание затянулось, — извиняясь, пояснил он. — Конец квартала...

С трудом нагнувшись из-за массивного живота, Юрий развязал шнурки, снял и аккуратно поставил лакированные ботинки, отдуваясь, прошёл в кухню. Покачав головой, старик потянулся следом.

Они сели за стол друг напротив друга. Юре уже перевалило за сорок. Три года назад он, к радости матери, женился на скромной заботливой девушке Лене, которая была намного моложе его. Старик с женой с нетерпением ждали внуков, но для сына на первом месте стояла карьера, успех, положение в обществе. О детях он задумался только после смерти матери.

Старик достал водку.

— Ешь прямо из салатницы, чай свои.

— Где это ты бутылку раздобыл? — снимая пиджак и галстук, поинтересовался Юрий.

— С годовщины осталась, — отмахнулся старик.

— Я виски принёс. Шотландский, настоящий, — Юрий предложил было отцу, но тот прикрыл рюмку ладонью.

— Сам свой самогон пей.

Сын налил себе виски, водки — старику.

— Давай, что ли? За встречу. За тебя.

— И за тебя, сынок.

Они выпили, закусили бутербродами с икрой. Налили снова и снова выпили. Помолчали. Юрий принялся за салат. Располневший, краснощёкий, он из высокого черноглазого юноши превратился в сурового начальника с громким голосом и большим животом.

— Ну как ты? — немного поев, спросил он.

— Что «как?» — переспросил старик.

— Живёшь, — пожал плечами сын. — Как здоровье?

— Нормально, — уголки рта старика опустились. — Какая разница? Старый я, а не болит ничего. Слабость есть, но это ерунда. Даже злит меня это. Как будто и помирать не собираюсь. Хоть вешайся.

— Началось! — Юрий бросил вилку. — Пап, ну ты чего? Опять за старое? Сколько можно? Я просто заберу тебя обратно. Пусть Ленка за тобой ходит.

— Ну уж нет, — покачал головой старик. — Вы с женой живёте вдвоём, вот и живите. Мне у вас делать нечего, — и, помолчав, добавил:

— Старость в доме, как сорняк в горшке с цветком.

Заиграла мелодия мобильника. Юра взглянул на экран и отложил телефон в сторону.

— Я и не понял, что это телефон, — удивился старик. — Кто звонит?

— Ленка, — отозвался тот. — Третий раз, всё невпопад.

— А ты ответь.

— Потом перезвоню. Рассказывай, чем занимаешься? — сменил тему сын.— Какие новости? Я ж с неделю не был.

— Да хоть две. Какие могут быть новости? Те­левизор не смотрю, книг не читаю — глаза устают. Радио раздражает. Брожу по квартире целыми днями да в окно смотрю. Думаю о том, о сём...

— Может, на дачу? — предложил Юрий.

— Не хочу, — покачал головой старик. — Устаю быстро. Слабый стал. Не хочется уже ничего.

— Давай я тебя на дачу отвезу. Будешь гулять, — не сдавался Юрий. — В прошлом году всё лето прожил. А в этом сам не свой, вообще ничего не хочешь. Давай отвезу? Там у меня Ленка сейчас.

— Да не хочу я! — старик раздосадованно хлопнул стопкой по столу перед сыном. — Лучше налей-ка!

Выпили.

— Когда один живёшь, всё думается о разном, — старик сделал неопределённый жест рукой с пустой рюмкой в кулаке. — Недавно вспомнилось, как мы с твоей мамой в общежитии жили. Мне тогда от завода дали комнатёнку. Трудные времена были...

Старик задумался, его взгляд потеплел, он поставил стопку и посмотрел на сына.

— А знаешь, какая мама у тебя была красивая. Росточка маленького совсем, стройная, голос звонкий... У нас всегда полный дом гостей был... Она нас с тобой очень любила. До конца. Замечательную жизнь мы прожили...

Они замолчали.

— Даст Бог, поживём.

— Что? — рассеянно спросил старик. — Что говоришь?

— Давай-ка выпьем, — предложил Юрий. — За годовщину вашей с мамой свадьбы.

Старик бросил быстрый взгляд на сына и поджал губу. Они выпили, не чокаясь.

— Как же это я забыл, — осёкся старик, — ах ты едрит твою налево.

— Батя, ты давай, не переживай, — сын положил руку ему на плечо. — Я тоже скучаю по маме. Мы ведь с тобой оба осиротели.

— Осиротели, — вздохнул старик, и голос его дрогнул.

Снова заиграла мелодия мобильника. Сын вышел в комнату поговорить, жестом изобразив, что вернётся через пять минут.

Старик посмотрел в окно и будто впервые увидел состарившиеся хрущёвки и современные здания торговых комплексов, неопрятные автобусные остановки и нарядные коммерческие ларьки, которые можно было разглядеть с пятого этажа его дома.

«Как изменился город, — удивился он. — Живу в нём много лет и помню его совсем другим».

Вернулся сын.

— По работе звонили, — пояснил, усаживаясь.

Отец с осуждением посмотрел на сына.

— А когда жена звонит, трубку не берёшь.

— То жена, а то коллеги, — пожал плечами Юрий. — Освобожусь — позвоню.

— А вдруг что-нибудь важное?

— Я тебя умоляю, — усмехнулся сын. — Ну что может случиться?

Они поговорили о политике, о бизнесе Юрия, о жене Леночке, о секретаршах и верности. Захмелевший сын громко рассуждал, махал руками, доказывая свою правоту так, как будто с ним кто-то спорил. Старик слушал, отмалчивался. Дважды он отлучался в туалет. Второй раз для того, чтобы стащить из кармана сыновьего пиджака пачку сигарет. Старик сам не понимал, для чего это делает. Ему вдруг захотелось курить. Каково это будет — спустя двадцать лет снова затянуться? Он спрятал сигареты в ванной. Юрий ничего не заметил. Сын вообще мало что замечал. Было время, когда маленький Юрка и шагу не мог ступить без отца, но годы прошли, и сын отдалился. Теперь старик терялся перед этим располневшим самоуверенным мужчиной. Старик не хотел выглядеть слабым, его ранила снисходительная улыбка Юрия. У него ещё осталась гордость. В сущности, это единственное, что ему удалось сохранить.

В очередной раз напомнил о себе мобильник. Водитель Саша доложил, что он подъехал и ждёт в машине у подъезда.

— Ну, мне пора, — сын засобирался домой, они встали из-за стола. — Ленка заждалась...

— Ты позвони, как доберёшься, — попросил старик. — Я ведь спать не лягу, пока не позвонишь!

— Обязательно позвоню, — заверил Юрий, приобнял отца и вышел за двери. Старик проводил взглядом его широкую спину, закрыл дверь и вернулся на кухню. Он присел на краешек табурета, положил руки на колени и замер, прислушиваясь. В этом городе никогда не бывает тихо. Как будто живёшь на берегу моря.

В голову полезли воспоминания. Лица и события сменяли друг друга в калейдоскопе прожитых лет. «Мы стареем только из-за памяти, — подумал старик, — мы слишком мало забываем».

В бутылке ещё оставалось немного водки. Он налил стопку, сунул пустую бутылку под стол, сходил в комнату за любимой фотографией жены, поставил её перед собой на стол и смотрел, смотрел, смотрел...

«Неудачный день, — подумал он. И сам же возразил: — День? А неделя? А месяц? А может, и жизнь?» Снова накатила сосущая нутро пустота... Что же делать? И опять, как эхо: выход есть. Он обхватил голову руками. Выход есть. Выход есть всегда, даже если этот выход...

Старик медленно перевёл взгляд за окно. Мир вокруг него растёт, ширится, набирает силу, а он, напротив, хилеет, скукоживается вокруг своего одиночества. Он уже в тягость даже самому себе.

«Когда человек остаётся совсем один, уйти из жизни легче. Не за кого больше беспокоиться. И ты никому не нужен», — старик опрокинул последнюю рюмку и понял, что изрядно пьян. Вдруг он вспомнил, что спрятал сигареты сына в ванной и, отложив все размышления, пошёл курить.

«Курить нужно под музыку, — размышлял старик, набирая в легкие дым. — Однако такое чувство, что я только вчера курил последний раз. Как будто и не было стольких лет без сигарет. Голова кружится».

Старик осилил полсигареты и бросил её в раковину. На лбу у него выступил холодный пот, гулко бухало сердце, отдаваясь звоном в ушах, подступила тошнота. Стены ванной вращались вокруг него. Он судорожно сглотнул, выбрался в коридор, лёг на пол и закрыл глаза. Тело налилось тяжестью, веки стали будто свинцовыми. Неясные образы, воспоминания кружились, сменяя друг друга. Казалось, старик слышит голос жены, зовущий его. «Неужели смерть?» — успел подумать он.

На кухне оставленный на столе настойчиво звонил телефон. Старик открыл глаза.

— Сколько же я провалялся? — поднимаясь, прохрипел он и, подойдя к столу, ответил:

— Алло.

— Пап, я звоню, как обещал. Добрался, отпустил водителя, открываю дверь в квартиру. Ты как? Я разбудил тебя?

— Нет, — старик откашлялся. — Не разбудил. Всё нормально.

— Точно? А что с голосом?

— Просто сон приснился.

— А говоришь, не разбудил! Давай рассказывай.

— Да ну, — неуверенно произнёс старик. — Не стоит.

— Значит, так! Пока не расскажешь, я домой не пойду. Буду сидеть под дверью, и пусть соседи смеются... Про что сон?

Старик глубоко вздохнул, присел к столу и дрогнувшим голосом произнёс:

— Про твою маму...

Он сделал паузу, собираясь с мыслями, облизнул пересохшие губы и продолжил.

— ...Понимаешь... Всё случилось слишком быстро. Она таяла на глазах. Нос заострился, руки сделались совсем детскими, из-под кожи выперли рёбра. Потрескавшиеся губы... Коричневые подглазья, — старик откашлялся. — Ведь она так и не пришла в себя, сынок. Я смотрел на неё и ничего не мог сделать.

— Пап... Ты там... хочешь, я приеду? —  голос сына осип.

— Не стоит. Спокойной ночи, — старик отключил мобильник, зажмурился, сдерживая слёзы, и закрыл ладонью глаза.

«Ничего теперь не исправить», — заключил он, тяжело поднялся и побрёл в комнату. Заметив, что всё ещё сжимает в руке телефон, старик хотел было сунуть его в карман, но наткнулся на таблетки, которые запихнул туда утром. Он положил их на раскрытую ладонь и поднёс к глазам. Как он надеялся, как мечтал — ещё один курс и Аня пойдёт на поправку. Увы...

«Не было смысла в этих таблетках! — старик сжал кулак и с ожесточением бросил бесполезные таблетки куда-то в угол. — А теперь нет смысла и в оставшемся!»

Он порылся в кладовке, достал верёвку и быстро связал петлю. Потом вернулся на кухню, аккуратно уложил её кольцами на стол. Огляделся, прикинув, куда бы её приспособить, и решил, что газовая труба, огибавшая под потолком кухню, подойдёт. «Не так уж много я и вешу», — оценил старик.

Прежде чем приступить к задуманному, старик вымыл руки, умыл лицо. Вдруг вспомнил про герань. Он взял цветок, вынес его в подъезд, спустился на один пролёт и аккуратно поставил на бетон. Ночь заглядывала через прямоугольные окна в прохладный подъезд. В воздухе ещё витал особый запах, который поселяется в доме только летом. В лучах фонарей, падавших на лестничные пролёты, кружилась мелкая искристая пыль. Вдруг в кармане зазвонил мобильник.

— Алло, — старик поднёс аппарат к уху.

— Пап! Слышишь?! — раздался голос сына, Юрий не говорил — кричал: — Ленка была сегодня у доктора! Представляешь, она беременна! Слышишь?! Ты скоро будешь дедом!

— Слава богу, — проскрипел старик и, утишив внезапно сбившееся дыханье, твёрдо наставил:

— Если девочка, чтоб Анной назвали!

— Да, конечно, пап! А если мальчик — Михаилом! — Юрий счастливо засмеялся.

— Михаилом. Это в честь кого? В честь меня, что ли?

— Ну конечно, пап!

Старик отдышался, постоял немного в нерешительности, поднял с бетонного пола герань и стал медленно и осторожно подниматься по лестнице.