Литературный Север / Книжная полка / Доморощенов С. Н. «Сказочник весёлый, невесёлый человек»

Доморощенов С. Н. «Сказочник весёлый, невесёлый человек»

Доморощенов С. Н. Сказочник весёлый, невесёлый человек : биографический очерк о Степане Писахове : 12+ / Сергей Доморощенов. – Архангельск: АРО СП России, 2022. – 400 с. – Серия: «Современные северные писатели».

О книге:

«Эта книга - жизнеописание Великого сказочника, художника, путешественника, его кругов по всему свету с постоянной привязкой-возвращением к родному дому с железными ставнями на улице Поморской в Архангельске. Как он родился там, так и отошёл в лучший из миров в преклонном возрасте, тихо усоп сидя в старинном кресле...»

Об авторе:

Сергей Николаевич Доморощенов – архангельский журналист, краевед, писатель-прозаик. Родился в Архангельске в 1952 году. По окончании школы поступил на факультет журналистики ЛГУ. В разные годы работал в газетах «Север» (Мезень), «Правда Севера» (Архангельск), в газетах издательства «Северная неделя» (Северодвинск). Заслуженный работник культуры РФ, победитель региональных конкурсов «Золотое перо Севера», «Книга года». Член Союза журналистов и Союза писателей России. Автор книг очерков, рассказов и интервью. Среди них – «Неоконченный спор», «А зима будет большая…», «Я немножко тоже Русь», «Великий счастливец», «Писатели Севера в необычном времени».

Своим мнением о книге делится писатель Александр Лысков:

«Эта книга - жизнеописание Великого сказочника, художника, путешественника, его кругов по всему свету с постоянной привязкой-возвращением к родному дому с железными ставнями на улице Поморской в Архангельске. Как он родился там, так и отошёл в лучший из миров в преклонном возрасте, тихо усоп сидя в старинном кресле. После всяческих отлучек и путешествий прибивался он к этой «деревяшке», как теперь снисходительно бы сказали. Тогда это был крепкий особняк в два этажа. И жила там семья успешного ремесленника-ювелира со старообрядческими устоями.

В середине восьмидесятых годов позапрошлого века в семье было уже много детей. И был кудлатый мальчик-с-пальчик Стёпа. И был день, когда он под приглядом отца маленьким молоточком чеканил из серебра оберег в виде коровки с колечком для гайтана. Требовалось наготовить несколько таких талисманов, чтобы тётка-богомолка на пути по монастырям могла поторговать ими. Изделие Стёпы принесло хоть и маленькую, но прибыль. Впоследствии тоже и картины, и сказки Степана Писахова давали ему средства для жизни, пусть и приходилось подрабатывать. Особенно после революции, когда солидное наследство отца, мягко говоря, отошло государству.

К моему немалому удовольствию Сергей Доморощенов в этой своей книге без ложной скромности уделяет достаточно внимания стоимости проданных картин Степана Писахова, суммам договоров с издательствами, расходам на переезды, прочим "низким материям". И это становится одной из причин того, что образ Степана Писахова предстаёт перед нами вполне очищенным от всякого лукавства и недоговорённостей (Ещё выскажу по этому поводу, может быть, спорную мысль, но мне кажется, что ценность того или иного произведения культуры в рублях чаще всего идёт рука об руку с его ценностью художественной. Хотя и не гарантирует ценности исторической, которую ещё при жизни приобрело всё созданное Степаном Писаховым – его картины и сказки).

В книге-биографии представлены, без преувеличения, сотни различных персонажей. По воле автора одновременно с развитием, наполнением образа главного героя наслаивается в воображении читателя и почти столетняя история повседневности существования - и Архангельска, и зимовок в Ледовитом океане, и друзей-приятелей главного героя в Москве, Ленинграде (Санкт-Петербурге).

Книга эта возвышает. Общаясь с духом большого художника, невозможно не наполниться им, не заразиться. Невозможно просто тащиться вслед за документальными изысканиями, - невольно приходится поэтизировать их, проявляя и в себе как можно более высокое творческое сознание.

Написана книга с интонацией припоминания, автор как бы с прищуром вглядывается в глубь времени, в историю столетней давности. Вслушивается и вдумывается. Нет-нет, да и появляются в тексте его реплики: «Слышу я голоса»…«Видимо, это было так»… «Возможно…». «А вот этого быть никак не могло»…Писатель осторожно вмешивается в жизнь видимых им образов, сам становится одним из них.

Счастливо найден автором и способ построения текста книги. Ритмично наплывают тектонические слои документальности, события напластовываются без швов, как набег волн с едва уловимым ритмом-дыханием.

Успешно работает на образ главного героя подборка портретных литературных зарисовок множества «соавторов» - фрагменты воспоминаний современников Степана Писахова. Особенно пристальное внимание уделяется поискам ответа на вопрос: «откуда есть пошёл» гений сказочника, художника слова, поэта?

И после Писахова много появилось сказочников, даже наметилось повальное увлечение жанром, но никто из последователей не смог превзойти начинателя, и потому ещё, на мой взгляд, что они не имели под ногами столь прочной опоры как он – великой живой, не взорванной семнадцатым годом, культуры тысячелетней России. Мелковаты оказывались последователи, вторичны, подражательны. Даже знаменитый Павел Бажов, посылая ему свою «Малахитовую шкатулку», сделал такую надпись: «От помутневших, обжитых ручейков к основным истокам, – со среднего Урала в Архангельск Степану Григорьевичу Писахову».

Исток-то и в самом деле был родниковый... При чтении рукописи я поймал себя на том, что с особым вниманием невольно следил за двумя личностями – главным героем и автором. Две персоны вырисовывались. Интересно было узнать, как прожил отпущенный век гениальный человек, и как современный писатель смог преподнести своё знание о нём. Во всём была видна рука опытного автора биографий.

В собственных текстах, в подборках фрагментов свидетелей царских времён Сергей Доморощенов обнажает терпкий аромат истинной свободы тех лет, когда с десятью копейками в толпе паломников молодой Степан Писахов мог совершить Средиземноморский круиз, конечно же, с неизменным этюдником за спиной.
Или сидеть на крохотном острове посреди Ледовитого океана и делать зарисовки на картоне.

Неугомонным молодым разночинцем бродить по Эрмитажу, или представлять свои картины на выставке в салоне.

Или вдруг отказаться от приглашения к самому Репину в Куоккалу, чтобы поработать в его мастерской. Отчего вдруг отказался? От страха перед давлением знаменитости? По причине гордости свободного художника, мол сам с усам? Или от полной неспособности внимать преподаванию в формате ты-учитель, я-ученик, с детства привыкнув всяческие поучения, как говорится, схватывать на лету, и мчаться опять в какое-нибудь очередное путешествие...

А писательство его, вся изумительная сказочность начиналось элементарно с газеты. В молодости он написал множество заметок и репортажей. Стиль уже и тогда просматривался своеобразный. Все события подавались с внутренней улыбкой, несколько несерьёзно, пусть речь в них шла о битье тюленей, о войне, о хождении парохода во льдах.

В репортёре уже сидел сказочник. А в будущих сказках – художник кисти – по разнообразию и энергии мазков-слов, по жестам-фраз.

Скажу больше. Его текстами можно дирижировать, - так музыкальны они.
Или разглядывать их в окуляр из сложенных ладоней, как кино.

У Писахова даже чужие тексты «играют». Вот он и сам говорит об этом в письме старинному приятелю-поэту: «Читаю ваши стихи, смотрю на них, так громко звучат, что прикрываю строки рукой, чтобы соседей не разбудили».

И сам его образ человеческий под впечатлением описания его жизни в этой книге, и чтения его сказок, вырастает игрой воображения, (пользуюсь его же приёмом гиперболизации) из доброго гнома - до Гулливера, а порой кажется даже и до поручика Голицына вместе с корнетом Оболенским. Право, хоть самому сказку пиши, и название готово: «Как Степан Писахов генералом стал».

Он был стильный человек (художник в нём не позволял себе безликости). Длинные волосы, усы, борода, обязательная шляпа и трость. Так что видится мне в нём ещё и что-то чарли- чаплинское. До генерала не дотянул, но кличку «буржуй» в городе носил ещё долго после революции.

Мы даже представить себе не можем, как свободна и полнокровна была жизнь в России до семнадцатого года. И он, как сейчас говорят, по полной программе пользовался этой свободой. К своим тридцати годам он уже освоился на Севере как лицо значительное. С губернатором на пароходе инспектировал морское побережье. Свой человек был в высшем свете Архангельска. Пока что ещё только как художник-рисователь, но вес имел значительный даже и в этом качестве. Ведь надо помнить, что человек с мольбертом заменял тогда и телевизор, и интернет, да и ту же фотографию.

Он уходил в экспедицию на корабле, делал зарисовки, этюды, картины, и затем натуральным образом, а отнюдь не по проводам, представлял их публике на выставках. Такое вот было телевидение.

Вполне счастливо жилось ему под защитой могучей длани империи. Война четырнадцатого года нанесла первый ощутимый удар по сердцу. «Военный психоз захлестнул». Он стал ратником ополчения в Финляндии, потом в Кронштадте, верным присяге, однако с глубочайшим неприятием войны.

Не заразился никакой партийностью – талант довлел. Продолжал оставаться свободным художником, непоседой, хочется сказать - пострелом, если бы это слово не рифмовалось с возникшим однажды у него желанием дёрнуть за шнурок артиллерийского орудия, «пострелять» в большевиков с позиций Белой армии в гражданской войне. Да если бы ещё удержался он тогда и от острого замечания, наподобие обычного окопного зубоскальства при виде убегающего неприятеля: «Жаль, что не нам придётся их хоронить». Будто чувствовал, что они победят и припомнят, и самого будут всю жизнь под прицелом держать, под чекистским колпаком.

Его двигала вера в высокие, благородные идеалы,- молодой пыл и отвага бойца, присягнувшего раз и навсегда. Тут просматривается в нём ещё и что-то дон-кихотское (его любимая книга). Недаром и Сергей Доморощенов аранжирует свой текст выдержками из этого бессмертного творения Сервантеса…»

Полный текст читайте на странице источника: Александр Лысков