«Степан Писахов бессмертен. Дело не просто в том, что его сборники сказок издаются, а картины экспонируются. Важнее другое: каждый северянин, читавший Писахова, смотрит на свой край писаховскими глазами. Не гранитным монументом и официальным почтением обеспечено писаховское бессмертие, а его повседневным присутствием в нашей жизни. Чего, казалось бы, хорошего в нашей бесконечной темной зиме, а вспомнишь, как весело приносить домой охапки северного сияния или перекидываться на улице мороженым словом приветным — и не так тяжело зимовать» (Е. Ш. Галимова).
Отвечая на вопрос о том, где он родился, Писахов в одном из писем объясняет: «Родился в Архангельске в той самой комнате, где теперь моя мастерская. Если старый план Архангельска перечеркнуть вдоль и поперек, то в перекрестке, в центре, — дом — место, где я родился».
Раньше, говорят, любой школьник мог показать приезжим, где живет сказочник Писахов. Почтальоны безошибочно приносили письма с адресом «Архангельск, Писахову». Все гости города спешили первым делом посетить его дом (ул. Поморская, 27). Бывали здесь известные на весь мир полярники, ученые, писатели.
В фонде архангельской духовной консистории в метрической книге Рождественской церкви города Архангельска на 1879 год есть актовая запись под № 37, где написано: «13 окт. 1879 год у мещанина Григория Михайловича Пейсахова и законной его жены Ирины Ивановны родился сын Стефан».
Отец писателя Год Пейсах, мещанин Шкловского общества Могилевской губернии (Белоруссия) крестился, стал Григорием Пейсаховым, получил отчество Михайлович от крестного отца архангельского мещанина Михаила Прохорова. Здесь он женился, записался в купеческую гильдию. Евреи, записываясь в состав купечества, получали право повсеместного жительства, вне зависимости от так называемой черты оседлости (110 км от столичных городов). Согласно материалам Первой Всероссийской переписи населения 1897 год, в семье 49-летнего купца были жена Ирина Ивановна, 45 лет, сын Степан 17 лет и дочери Таисья, Серафима и Евпраксинья, соответственно 18, 13 и 11 лет. Свое основное занятие купец определил как «Золотых и серебряных дел мастерство», а побочное — «торговля разными хозяйственными принадлежностями». На деле это означало, что Григорий Михайлович имел ювелирную мастерскую и небольшой магазин. В семье купца работали три человека прислуги: экономка, кучер и кухарка. Кроме того, Г. Писахов содержал подмастерье и одного ученика.
Ирина Ивановна, мать Писахова, была дочерью писаря конторы над Архангельским портом Ивана Романовича Милюкова и его жены Хионии Васильевны. Хиония Васильевна была староверкой, «строга и правильна в вере». Душа художника и сказочника С. Г. Писахова вылепилась в раннем детстве под влиянием двух противоположных стихий: устремление к Царю небесному материнской старообрядческой веры и отцовской жаждой практического устроения на земле зажиточной жизни. Рос мальчик в атмосфере староверческих правил жизни. Знакомство с песнями, псалмами и гимнами религиозно-сектантской поэзии давало уму особое направление. «Соединение Бога с человеком, земного с небесным… отождествление человека с Богом — какое широкое поле для фантазии!» — писал историк раскола И. М. Добротворский. Не удивительно, что герой Писахова может передвигать реки, ловить ветер. О причастности своей к «роду староверскому» Писахов никогда не забывал и в знак уважения к религиозным воззрениям своих предков написал с натуры этюд, а затем картину «Место сожжения протопопа Аввакума в Пустозерске».
Отец пытался приучить мальчика к ювелирным и граверным делам. Когда вслед за старшим братом Павлом, художником-самоучкой, Степан потянулся к живописи, это не понравилось отцу, который внушал сыну: «Будь сапожником, доктором, учителем, будь человеком нужным, а без художника люди проживут». «Чтение преследовалось», — вспоминал Писахов. Тайком забирался под кровать с любимой книгой и там читал. Огромное впечатление произвела книга Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Она подогревала желание Писахова убежать из-под опеки отца. Сам Писахов был похож чем-то на Дон-Кихота. Наверное, своей любовью к добру и справедливости, неприятием неправды и человеческой черствости. Всю свою жизнь он искал царство «искренних, простых отношений».
В гимназию Писахов не попал (по возрасту), окончил всего лишь городское училище и то с запозданием. Бегство и странничество виделось ему единственным выходом из тисков домашней жизни, и после окончания городского училища в 1899 году он устремляется вначале на Соловки, потом поступил на лесозавод рубщиком («заработал за лето 50 руб.»). Потом — Казань, попытка поступить в художественную школу. Попытка оказалась неудачной, в 1902 году он уезжает в Петербург и поступает в художественное училище барона Штиглица (училище технического рисования и прикладного искусства, ныне училище им. Мухиной). Наиболее способные ученики могли получить дополнительную подготовку по станковой живописи и ваянию. Преподаватели высоко оценили дарование Писахова, и он несколько лет занимался живописью под руководством академика А. Н. Новоскольцева. На получаемые из дома ежемесячные 10 руб. Писахов на протяжении 3-х лет влачит полуголодное существование, овладевая в училище профессией учителя рисования и художника-прикладника, а на занятиях в частных школах — живописью. О трудностях, которые он пережил в Петербурге, можно судить по названию воспоминаний, которые не завершил: «Ненаписанная книга. Голодная Академия». Но Писахов не унывал: много читал (полюбил Достоевского), ходил в музеи и театр. В 1905 году, не закончив курс обучения, Писахов вместе с большой группой студентов уходит из училища (за выступление с речью против самодержавия был исключен без права продолжения художественного образования в России). Не имея на руках диплома о праве занятия учительской должности (аттестат был выдан в 1936 году), лишенный всяческих источников существования Писахов готов признать ошибочным свой выбор пути художника. Обращается к поиску «божией правды», сначала у святынь Новгорода, а позднее, летом 1905 года — на арктическом Севере («мир только что создан»). Новая Земля, становище Малые Кармакулы. Не расставался с мольбертом. С сочувствием отнесся к ненцам — добрым, наивным и бесхитростным обитателям Новой Земли. Писателя поразили их сказки про людей, «которые только любят и не знают ни вражды и ни злобы… Если они перестают любить, сейчас же умирают. А когда они любят, они могут творить чудеса». Какой-то полярный исследователь написал: «Кто побывал в Арктике, тот становится подобен стрелке компаса — всегда поворачивается на Север». Только на Новую Землю Писахов плавал не менее 10 раз, последний в 1946 году. Поиск божественной «солнечной теплоты», которая могла бы возродить в человеке духовную природу, Писахов начинает в Арктике и продолжает осенью того же 1905 года в странах средиземноморья, куда попадает с толпой паломников. «Там, думал, увижу самое прекрасное на земле!». Осенью 1905 года попал в Иерусалим, остался без гроша. Был писарем у архиерея в Вифлееме. Получил разрешение у турецких властей — на право рисовать во всех городах Турции и Сирии. Потом Египет. Мать высылала 10 руб. в месяц в очередной пункт назначения. Писахов был аскетически неприхотлив и верил в людей. В трудную минуту — выручали. На пароходе от ледяного ветра его укрыл буркой старый болгарин, в Александрии ограбили — русский эмигрант накормил, дал в долг. Почти целую зиму занимался в Свободной академии художеств в Париже. В Риме выставил свои работы, они потрясли зрителей серебряным сиянием («север дает»). Вернулся домой в Архангельск. «Как будто глаза прополоскались! Где деревья, красивее наших берез? … А… летние ночи, полные света без теней — это так громадно по красоте…».
Три зимы после путешествия на юг 1907–1909 годы Писахов провел в Петербурге в мастерской художника Я. С. Гольдблата. Избежал увлечения модернизмом (весьма скромная дань: «Сны» и «Церковь, путь к которой потерян»). Летом — Карское море, Печора, Пинега и Белое море. Из поездок по Пинеге и Печоре привез 2 цикла: «Северный лес» и «Старые избы». «Старые избы» — небольшая часть огромной работы, проделанной Писаховым для увековечения памятников северной архитектуры. Все в сумрачных серо-коричневых тонах. К ним присоединяются и обширные этнографические зарисовки.
В 1982 году С. Н. Марков, писатель, историк-краевед, издал летопись самых знаменитых путешественников России, в которую по праву вошел Писахов. Самыми памятными поездками Писахов считал плавание в 1906 году по Карскому морю на корабле «Св. Фока», участие в 1914 году в поисках Георгия Седова, исследование земли саамов, присутствие при основании первых станций радиотелеграфа на Югорском Шаре, Маре-Сале и острове Вайгач. Все увиденное запечатлел в пейзажах, которые выставлялись в Архангельске, Петербурге, Москве, Берлине, Риме. Очень любил бывать на Кий острове (Белое море). В его картинах беломорского цикла — ощущение бесконечности мироздания. Природа раскрывается перед человеком, сливается с его существом. Кажется, что главная тема этих картин — тишина, рождающая творческую сосредоточенность. Картины просты по сюжету: камни, берег моря, сосны. Особый свет: серебристый зимой и золотисто-жемчужный летом. Удивляет умение показать бесчисленное множество оттенков белого.
В 1910 году в Архангельске проходила выставка «Русский Север». Писахов принял самое активное участие в организации её художественного отдела и выставил более двухсот своих картин. 60 работ Писахова были представлены на Царскосельской юбилейной выставке 1911 года, посвященной 200-летию Царского Села. В 1912 году за участие в выставке «Север в картинках» в Петербурге он получил Большую серебряную медаль. Его картины экспонируются на «Выставке трех» (Я. Бельзена, С. Писахова, И. Ясинского) в Петербурге в 1914 году. Художник был тогда в расцвете своих творческих сил. Возможно, на одной из этих выставок и произошел его разговор с художником И. Репиным, о котором он упоминает в письме искусствоведу М. В. Бабенчикову (1956 год): «На выставке Илья Ефимович (Репин) хорошо отнесся к моим работам. Ему особенно понравилась «Сосна, пережившая бури» [в настоящее время картина, к сожалению, утеряна]. Илья Ефимович уговаривал сделать большое полотно. Я бормотал что-то о размерах комнаты. «Знаю: холст на стене над кроватью, краски на кровати и до стены два шага. Ко мне в Пенаты. И места будет довольно, и краски можете не привозить». Товарищи поздравляли, зависти не скрывали. А я … не поехал, боялся, что от смущения не будет силы работать».
Первая мировая война прервала художественную деятельность Писахова. В 1915 году он был призван в армию, служил ратником ополчения в Финляндии, а в 1916 году был переведен в Кронштадт. Здесь его застала февральская революция. С первых дней работал в Кронштадтском Совете рабочих и солдатских депутатов, оформлял первомайскую демонстрацию (1917 год), выступал с докладами перед солдатами и матросами.
После демобилизации 1918 года вернулся в Архангельск. Заряд творческой энергии, от рождения заложенный в Писахове, был столь велик, что одного увлечения живописью уже казалось недостаточно для полного выражения индивидуальности. Писахов берется за перо. Впервые записывать свои рассказы Писахов стал ещё до революции по совету И. И. Ясинского — писателя, журналиста, известного как редактор журналов «Беседа» и «Новое слово». Тогда эта попытка закончилась неудачей. Теперь Писахов решил попробовать свои силы в жанре очерков («Самоедская сказка» и «Сон в Новгороде»), где воссоздает портреты современников. Оба эти очерка были опубликованы в архангельской газете «Северное утро», которая издавалась поэтом-суриковцем и журналистом М. Л. Леоновым. В мае 1918 года последовал арест М. Л. Леонова и закрытие газеты. Эти события не могли не вызвать у местной интеллигенции чувство внутреннего протеста.
В июне 1918 года в Архангельске открывается персональная выставка Писахова. А 2 августа в Архангельск вошли интервенты. «Население встречало с энтузиазмом проходившие части». (Из воспоминаний С. Добровольского, возглавлявшего в те годы военно-судебное ведомство Северной области). В числе народа, стоявшего на парадной пристани Архангельского порта, был и С. Г. Писахов. В то время он желал видеть в городе не диктатуру большевиков, а объединение всех демократических сил.
На первых порах интервенты пытались заигрывать с население, представляя себя защитниками демократии. Временное правительство Северной области терпимо относилось к творческой интеллигенции, яркими представителями которой были Л. Леонов, Б. Шергиным и С. Писахов. Они имели возможность устраивать выставки картин, публиковались в газетах, выпустили сборник «На Севере дальнем». Все трое не подозревали, что ситуация может резко измениться и их творческая активность будет расценена как пособничество «белым». В ночь на 19 февраля 1920 года в Архангельск вступили части Красной Армии. Л. Леонов сразу же покинул Архангельск, перебрался на юг России; Б. Шергина пригласили в Москву в Институт детского чтения; Писахов же не в силах был покинуть родной дом и любимый Север. Он чувствовал, что Архангельск, особенности родного края делают его личностью, именно творческой личностью. Больше всего на свете он любил этот свой дом. Ему оставалось только одно — найти форму поведения, позволившую бы выжить и сохранить творческое лицо в условиях власти, которая никогда ничего не забывала и не прощала. Но через много лет, когда он был уже известным сказочником и художником, нашлись все же люди, которые из зависти или по другой какой причине стали писать пасквили во все инстанции и способствовали тому, чтобы «белогвардейское» прошлое прочно укрепилось за Писаховым.
Тогда, в 1920 году, после освобождения Архангельска войсками Красной Армии Писахов начинает активно работать. В 1920–1921 годы он подготовил 5 своих выставок. Губисполком поручает ему приведение в порядок музеев Архангельска. По заданию московского Музея Революции делает зарисовки мест боев с интервентами на Севере, а для Русского музея — зарисовки памятников архитектуры на Мезени и Пинеге. Осенью 1920 года участвует в комплексной экспедиции в Большеземельскую тундру.
В 1923 году Писахов ведет сбор материалов для этнографической экспозиции Севера на первой Всесоюзной сельскохозяйственной и кустарно-промысловой выставке в Москве.
В 1927 году его картина «Памятник жертвам интервенции на о. Иоканьга» занимала центральное место на всесоюзной выставке «10 лет Октября», за неё он был премирован персональной выставкой, состоявшейся через год в Москве. Две его картины были приобретены ВЦИКом и помещены в кабинете М. И. Калинина.
Но особую известность С. Г. Писахов снискал как автор изумительных, поистине неповторимых сказок. «Рассказывать свои сказки я начал давно. Часто импровизировал и очень редко записывал. Первая сказка «Ночь в библиотеке» мной была написана, когда мне было 14 лет». Первая его опубликованная сказка «Не любо — не слушай…» появилась в 1924 году в сборнике «На Северной Двине», издаваемом архангельским обществом краеведения. По своему характеру она так отличалась от традиционного фольклора, что составители сборника пустили её в печать без подзаголовка. Писахов решился дать сказку в сборник по совету Б. Шергина и А. Покровской, сотрудников московского Института детского чтения. Именно их поддержка помогла Писахову найти свой путь в литературе. Сказка «Не любо — не слушай» стала тем материнским ложем, из которого вышли ставшие знаменитыми «Морожены песни», «Северно сияние», «Звездный дождь». Писахов сразу нашел удачный образ рассказчика (Сеня Малина из деревни Уймы), от лица которого и повел повествование во всех своих сказках. Сказки также публиковались в губернской газете «Волна» и краевой газете «Правда Севера».
Но пробиться на страницы столичных журналов Писахову долгое время не удавалось. Лишь в 1935 году он сумел опубликовать несколько своих сказок в журнале «30 дней». Они вышли в 5 номере журнала под заголовком «Мюнхаузен из деревни Уйма». Теперь Писахов уже не терзался сомнениями по поводу «писать или бросить». «Когда сказки стали появляться в «30 дней», меня как подхлестнуло». За короткое время (1935–1938 годы) этот популярный журнал Союза писателей опубликовал более 30-ти сказок Писахова. Словом, открыл сказочника именно этот журнал. Публикации в «30 дней» ускорили издание первой книги Писахова, которая вышла в Архангельске в 1938 году. А вскоре появилась и вторая книга (1940 год). В эти книги вошло 86 сказок. Сказки Писахова — это продукт индивидуального писательского творчества. Народные по духу, они имеют мало общего с традиционной фольклорной сказкой. У чудес в сказках Писахова совершенно иная природа, чем у чудес народных сказок. Они порождены писательской фантазией и вполне мотивированы, хотя мотивировка эта не реалистична, а фантастична. «В сказках не надо сдерживать себя — врать надо вовсю», — утверждал писатель, понимая, что никаких строгих канонов у литературной сказки нет и быть не может. Один из излюбленных приемов Писахова — материализация природных явлений (слова застывают льдинками на морозе, северное сияние дергают с неба и сушат т. д.) становится толчком для развития авторской фантазии во многих сказках. Это во многом определяет тот особый юмор, который так характерен для сказок Писахова: все, о чем говорится в них, вполне может быть, если в самом начале допустить существование таких овещественных явлений.
В 1939 году, когда Степану Григорьевичу уже было 60 лет, его приняли в члены Союза писателей. Он мечтал о выходе книги в Москве. Перед войной в Москве, в ГИЗе подготовили книгу сказок Писахова, но она так и осталась в рукописи. Когда начались боевые действия, сказочная тематика отошла на второй план.
Годы войны Писахов провел в Архангельске, разделяя со своими земляками все невзгоды тыловой жизни. Часто вместе с другими литераторами был желанным гостем в госпиталях. Из письма А. И. Вьюркову — московскому писателю, постоянному корреспонденту С. Г. Писахова в 40-е годы: «Время не ждет, стукнуло 65. Была собрана юбилейная комиссия. Надо было подписать отношение в Москву для утверждения о разрешении юбилея. … Кому надо было подписать… — отменил. Просто запретил! И всё. Даже учительской пенсии нет, даже возрастной нет. Живу перевертываюсь… Порой хочется жить. Хочется дождаться конца погани — фашистов. На мне одежда расползается. Пальто донашиваю отцовское!… А я еще тяну, все еще как-то нахожу возможность оплатить обед, штопать одежду, утешаюсь мыслями: вычеркнуть юбилей смогли — вычеркнуть меня из существования могут. Вычеркнуть мои работы — картины, сказки… Врут-с! Не вычеркнуть!».
После войны Писахов приносит в Архангельское издательство рукопись, состоящую из ста написанных им сказок. Её «два года перечитывали…» и наконец отобрали девять сказок. Эту маленькую книжечку, опубликованную в 1949 году, Писахов отослал И. Эренбургу с просьбой «помочь подтолкнуть в издании мои сказки». Но лишь в 1957 году в издательстве «Советский писатель» появилась первая «московская» книга Писахова. К писателю приходит всесоюзная известность. 80-летие со дня рождения широко отмечают в Архангельске. Центральные и местные издания публикуют статьи о «северном волшебнике слова».
Перу Степана Григорьевича принадлежат также интересные путевые очерки, рассказывающие об освоении Арктики, об экспедициях в Заполярье, заметки, дневники, опубликованные в большинстве своем после смерти писателя.
Основным заработком для Писахова до войны и после войны были уроки рисования. Почти четверть века проработал он в школах Архангельска. Преподавать рисование начал в 1928 году. Работал в третьей, шестой и пятнадцатой школах. В автобиографии, датированной 23 октября 1939 года, он писал: «Мои ученики без добавочной художественной подготовки поступали в художественные вузы, что считаю тоже своей наградой». Из воспоминаний его бывшего ученика, художник-график Ю. М. Данилова: «Прежде всего, человек необыкновенный, с необыкновенным багажом знаний, с необыкновенной щедростью отдачи всего, что знал и умел, с необыкновенной добротой». Они познакомились, когда Юра был учеником 3-й архангельской школы, где Писахов преподавал рисование. Разглядев в Юре дарование на уроках рисования, Писахов пригласил его в студию, которую открыл у себя в мастерской. После войны Ю. Данилов поступил в Академию художеств на архитектурный факультет. И только приехал в родной Архангельск — встретил на улице Писахова. Степан Григорьевич тут же предложил Данилову проиллюстрировать свою книжку сказок. То ли хотел помочь материально вчерашнему фронтовику, то ли подталкивал своего ученика, студента архитектурного факультета, на художественную стезю. Как бы то ни было, книжка вышла в 1949 году и стала первым опытом Данилова в иллюстрации. Писахов сам никогда не иллюстрировал свои сказки. Именно скромность не позволяла ему это сделать. А чужим иллюстрациям от души радовался. Считал, что каждый имел право на свое прочтение его сказок. Этим он и дорожил. Десятки художников их оформляли, почти у каждого есть находки.
С. Г. Писахов издавна привлекал к себе внимание. О нем начали писать ещё в двадцатые-тридцатые годы. Но, за небольшим исключением, это были работы «малого жанра»: газетные статьи, заметки, очерки. Всем, интересующимся его жизнью, Степан Григорьевич, как правило, рассказывал о себе одно и то же, но зато давал факты эффектные, поражающие необычностью. Перекочевывая из одного очерка в другой, они придавали образу сказочника особую колоритность. Большинство ранних работ о Писахове написано его собратьями по перу — писателями и журналистами. Даже при скудности фактов они сумели создать такой яркий и точный портрет, что Писахов предстает перед читателями как живой. Но удивительно, что никто не описал его молодым. Даже писатель И. Я. Бражнин, который уехал из Архангельска в 1922 году, пишет, что Писахов уже тогда «был живой исторической достопримечательностью Архангельска». А «исторической достопримечательности» было сорок три года. И Борис Пономарев, журналист, историк северной литературы, который был знаком с Писаховым более четверти века, признавался, что помнит его только таким. Все как будто забыли, каким Писахов был до революции. А ведь тогда это был невысокого роста крепкий и здоровый мужчина, выглядевший моложе своего возраста, всегда чисто выбритый и опрятно одетый. Учеба в Петербурге, знакомство с художественными коллекциями России, Франции, Италии, богатейшие впечатления от путешествий по Средней Азии и арабскому Востоку — все это вылепило фигуру яркого, образованного, умного и наблюдательного интеллигента. Однако после победы диктатуры пролетариата эти достоинства не только не были востребованы, но и вызывали подозрение. В целях самосохранения Писахов резко меняет свой облик, манеру поведения, стиль общения с окружающими. Он надевает карнавальную маску бахаря-сказочника: отращивает бороду, появляется на людях в поношенной одежде и старомодной шляпе, осваивает лексику простонародья. Кроме того, за стариковской внешностью легче было спрятать бедность, от которой он страдал смолоду, скрыть болезненную стеснительность, неровности характера, иногда чересчур вспыльчивого. Он выбрал образ старика, чудака, человека со странностями и тем самым сохранил за собой право на озорство, непосредственность в словах и делах.
В людях Степан Григорьевич больше всего ценил искренность, фальшивого или корыстного человека чувствовал за версту. Был раним и обидчив, любил поворчать, хотя всерьез за себя постоять не умел.
В последние годы своей жизни Писахов не любил говорить о возрасте: «Я привык быть под «стеклянным колпаком». Это удобно: в гололедицу поддерживают, в трамвай подсаживают. На вопрос, который год, — говорю: в субботу будет 500!» (Из письма прозаику Александру Зуеву от 2 сент. 1959 года). Полушутя-полусерьезно Степан Григорьевич не раз говорил, что собирается отметить не только свой вековой юбилей, но и непременно дожить до 2000 года. Об этом он написал последнюю свою сказку, правда, оставшуюся неопубликованной. Майским днем 1960 года его не стало.
Как же мы, его земляки, сохраняем память о нем? Дом Писахова. Его уже нет в Архангельске. Сейчас на этом месте стоит 9-этажное здание. И улицы его имени тоже нет. Правда, есть музей Писахова на его родной Поморской улице. В деревне Уйма, откуда родом герой его сказок Сеня Малина, с 2006 года проводится праздник «Малиновые зори». И есть сам Писахов. В своих изумительных и вечных сказках, в своих мудрых полотнах, в памяти современников, в рисунках его учеников, в книжках, которые он десятками щедро раздаривал детям.
Не любо - не слушай //На Северной Двине: Сборник / Арханг. о-во краеведения. Архангельск, 1924.- С.74-80;
Сказки.- Архангельск, 1938; Читать
Сказки Писахова (книга вторая).- Архангельск, 1940; Читать
Сказки.- Архангельск, 1949;
Сказки.- М., 1957;
Сказки /Предисл. Ш. Галимова.- Архангельск, 1977;
Сказки / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. А.А. Горелов.- М., 1978;
Сказки. Очерки. Письма / Сост., авт. вступ. ст. и коммент. И.Б. Пономарева.- Архангельск, 1985.- (Рус. Север);
Не любо - не слушай : сказки.- Калининград, 2004.
Русские советские писатели-прозаики : биобиблиогр. указ.- Л., 1964.- Т.3.- С.600-606;
Сахарный Н.Л. Степан Григорьевич Писахов: биогр. очерк.- Архангельск, 1959;
Пономарев Б. С. Буйство писаховской фантазии //Он же. Литературный Архангельск.- Архангельск, 1982.- С.55-61;
Галимов Ш. Волшебник слова //Беломорье.- М., 1984.- С. 404-414;
Галимова Е.Ш. Сказочная традиция в литературе Севера: (Сказка в творчестве Б. Шергина и С. Писахова) //История и культура Архангельского Севера в годы Советской власти : межвуз. сб. науч. тр.- Вологда, 1985.- С. 155-165;
Дюжев Ю. "Земное и небесное" Степана Писахова //Север.- 2000.- №12.- С. 117-132;
Мельницкая Л. Причудливые узоры судьбы // Правда Севера.- 2004.- 4 нояб.;
Пономарева И.Б. Главы из жизни Степана Писахова /сост., авт. предисл. и примеч. Л.И. Левин.- Архангельск, 2005.
Степан Григорьевич Писахов : биобиблиогр. указ. /сост. Н.А. Королькова, Л.А. Толочин ; вступ. ст. Е.Ш. Галимовой.- Архангельск, 2012. Читать полный текст